КУБИК РУБИКА (часть вторая)
Итак из СИЗО, нас с Васей, прежде всего направили в пересыльную тюрьму, недалеко от Будапешта. Везли нас на автобусе, ничем внешне не отличающегося от обычного пассажирского, исключая двух поперечных тонких панелей на окнах, а ехали мы, вроде бы как на автобусную экскурсию по какому то городу, только вместо экскурсовода, с парой полицейских с помповыми ружьями и собакой.
По приезде на эту «пересылку», нас построили в коридоре и выкрикивая номера с фамилиями, стали распределять по камерам. Тюрьма эта не особенно впечатлила меня в плане внутреннего убранства, все было какое то обшарпанное. Сами камеры были такие же малоприятные для глаза, человека видавшего тюрьму посимпатичнее. Кроватей в камере не было и на площадь метров в двенадцать набили народу как в «час пиковский» автобус.
Так простояли мы часа два, а затем охрана снова стала выкрикивать фамилии и постепенно всех распеделили небольшими порциями. Хорошо, что мы с Васей попали вместе и нашу команду снова посадили а аналогичный автобус и повезли к месту дальнейшей отсидки. Зона имела два трехэтажных корпуса разделенных плацем и рядом хозяйственных строений. Весь архитектурный ансамбль был обнесен забором с колючей проволокой и вышками с прожекторами. Весь этот комплекс построек сильно смахивал на бывшую. советскую воинскую часть. Года через три — четыре после возвращения из венгерского вояжа я будучи по службе на одном московском строительном рынке, разговорился с одним продавцом и выяснилось, что он в восьмидесятые годы служил в советской армии там же где я, полтора десятилетия спустя, отбывал срок.
Нас с Васей, вместе с остальными вновь прибывшими, поместили в камеру типа отстойника и мы стали потихоньку устраиваться. Вдруг камера распахнулась и на ее пороге стоял здоровенный, метра под два парняга, сильно похожего на кавказца, который спросил: «Вы русские?» На что мы ответили: «Да». Парень улыбнулся и сказал: «Ну здорово пацаны, меня зовут Томаз я с Украины из города Хмельницкий, а вы откуда?»
— Из Москвы, — ответили мы.
— Как вас зовут?
— Меня Григорием, а его Василием.
— Вам надо что нибудь, а то я иду в магазин, так что не стесняйтесь, наших здесь трое и поэтому мы просто обязаны помогать своим?
— Раз так, Томаз, то мы испытываем нужду в сигаретах и дезодарантах, мыле и зубной пасте.
— Все будет, может нужно кофе и чай или еще что?
— Томаз, кофеек с чаем, конечно не помешают.
— Добро пацаны, мы здесь придерживаемся наших традиций, то есть «понятий» и лаве пойдет из «общака». У местного контингента понятие одно: «кто сильнее, тот и прав, есть среди них и неплохие ребята, но основная масса — цыгане, венгерские, или румынские. Вообщем сами скоро все увидите, а я пока пошел в магазин, скоро буду и не прощаюсь. Рад был знакомству.
— Томаз, мы тоже, — сказал я.
— Ну что скажешь Василий?
— Парнишка, вроде, неплохой.
— Я согласен с тобой.
Минут через десять, Томаз принес пакет.
— Вот пацаны, все что вы просили, а я еще зайду, попозже.
— Благодарим тебя Томаз.
— Не стоит, ладно, до скорого, — с искренней улыбкой произнес наш новый знакомый и вышел за дверь.
— Прием не плохой, Василий. Что скажешь?
— Во всяком случае, первое впечатление приятное.
Мы положили, принесенное Томазом, в мой мешок и легли спать, так как времени было 23 часа.
Утром, когда мы решили совершить утреннее омовение, в моем мешке, принесенного накануне Томазова «подгона» мы не обнаружили. Я буквально был взбешен данным обстоятельством и разразился весьма эмоциональной тирадой, в которую Вася вставлял не менее эмоциональные дополнения.
— Что за долбанные порядки, — буквально орал я, — если узнаю чья это работа, то устрою серьезное сокращение здоровья исполнителю этого фокуса.
— Это не страна, а крысиный рассадник, — резанул Вася, а брызги его слюны орашали эти «крысиные поля». Естественно, что не понимая нас, наши сокамерники удивленно помалкивали, а было их человек тридцать.
Через пять минут, словно услышав наше негодование, в камеру вошел Томаз пожелать нам Доброго утра.
— Увидав наши взбешенные лица, он поинтересовался: «Что случилось братва?»
— Да все что ты вчера принес, крысанула какая то из этих тварей, — и я очертил круг рукой.
— Томаз что то по венгерски, своим спокойным но устрашающе низким голосом, сказал притихшим сидельцам. Один, из цыганоподобного вида крендель, вальяжно сидя на верхней «шконке» развязно ответил нечто неприятное Томазу. Теперь уже Томаз потерял спокойствие речи, вплотную подойдя к, тасовавшему колоду карт, цыгану и глухим низким голосом рявкнул на него, тот в миг сменил наглое выражение своей пухлой рожи на испуганную и резко отстjронил жирное тело, от свирепого лица Томаза, к стене. Томаз повернувшись к нам с Васей сказал: «Пацаны, сейчас все будет ровно, крысу найдем силами самих румынских товарищей. Я сейчас вернусь.
Когда Томаз ушел, мы с Васей продолжали фантанировать потоком бранных и литературных слов. Через пять минут дверь камеры вновь открылась и Томаз вошел с двумя долговязыми субъектами, которые, видимо по румынски, что то громко по очереди сказали своим соплеменникам. После их слов от стены отклеились двое мелких румына и вместе с долговязыми вышли из камеры.
— Моя вина пацаны, я сразу должен был предупредить вас, что «крысятничество» здесь в порядке вещей, у нас за это «опускают», а у них это чуть ли не подвиг. Пока Томаз говорил в камеру вошли все четыре румына и один из мелких чуть ли не со слезами на глазах и извенениями, протянул нам пропавший пакет. Я выхватил его и хотел было ударить румына, но Томаз остановил меня, сказав, что: «они уже все получили от долговязых. Лучше проверь все ли на месте». Я пошарил по пакету и ответил: «Да все».
— Ну и прекрасно, — улыбнушись сказал Томаз, — будем считать, что инцидент исчерпан. Ладно, сейчас будет завтрак и кстати баландер тоже вроде как наш, только по русски плохо говорит, но все понимает, поэтому если вам что то понравится из местного гастрономического ассортимента, смело требуйте добавки. Я пошел, скоро увидимся. Да, кстати, вы на аппеляцию подавали?
— Да, — ответил я.
— Ну тогда получите такую же как у меня форму месяца через два и ко мне в «хату» попадете тогда же, а пока поживете в корпусе напротив. Там Саня, сегодня же он будет о вас знать, там он полностью контролирует ситуацию и пока что будет вас опекать. До скорого. И вышел из камеры.
— Вася, как ты считаешь за что Томаз здесь?
— Думаю, что за рэкет, судя по габаритам и манере решать вопросы.
— Согласен.
Через пол часа объявили завтрак и мы познакомились с Мишей — «почти нашим» «баландером». У Миши,который был наполовину венгр, мы от души набрали каких то сырков и паштета с какао.
Следующие три дня ожидания отправки в другой корпус мы провели как «белые люди», каждый заискивал перед нами и хотел сделать что то приятное. Я не особый любитель такого внимания к себе, а вот Васе это нравилось.
Через три дня нас перевели в другой корпус и определили в одну камеру, в которой было человек сорок, несколько из наших новых соседей были как и мы иностранцами, представители бывших республик Югославии, албанец и поляк Роберт, с которым у нас сложились дружеские отношения, которые продолжились, некоторое время, и после венгерской поездки, да, чуть не забыл, был еще болгарин, бывший комсомольский вожак — антиквар. Чтобы лучше узнать русский язык и сленг я дал ему почитать книгу про знаменитого у нас киллера Солонника, то есть рассказ о бандидской России первой половины лихих 90-ых. В камере был телевизор, шахматы, карты, но основное свободное время я проводил в историко — философских беседах с новым польским другом Робертом, который был автоугонщиком, отцом семейства и моложе меня на семь лет.
Мы с ним мечтали, вели беседы о нелюбви поляков к русским и разводили социально — философские антимонии. Одним словом мне было интересно с ним общаться. Он оказался способным к языку учеником, он и венгерский быстро осваивал, не то что я, который за полтора года освоил буквально несколько фраз и порядка сотни слов. Томасу дали три года и он серьезно расчитывал на успех апеляции, на которую я, откровенно говоря, рассчитывал слабо, ну может быть в самой глубине души. Вася занимался тем, что обыгрывал всех в шахматы и карты.
Саша оказался еще более огромен чем Томаз. Когда мы только прибыли в камеру, через пару часов он заявился, познакомился с нами и что то резко и убедительно объяснил старшему по камере кивая на нас. Два месяца прошли довольно быстро в наших с Робертом беседах когда мы с ним и Васей отправились в Будапешт на пересмотр дел, а вернее сроков по ним.
Как я и предполагал нам с Васей сроки оставили прежними, а вот Роберту годик скостили, но он и этим был не доволен. Юношеский максимализм, ничего не поделаешь.
Как то на прогулке, я увидел, что привезли нашего старого знакомого по СИЗО Мираба. Правда он надел форму осужденного на месяц раньше нас с Васей, поскольку ни на какие апелляция не подавал и поселился в камере с Томазом. Самое смешное было то, что отец Томаза был грузин, мама русская, а сам он украинцем. Но это дело его и чиновников «незалежной».
В сорокоместной камере сидел с нами так называемый натурализованный из румына в венгра персонаж, который вел себя как местный криминальный авторитет. В отличие от авторитетов наших, этот никаких вопросов не «разруливал», а просто разгуливал по камере и бравировал своей физической силой перед слабыми сидельцами, угощая их «пендалями» и «фофанами», считая видимо эти проделки настоящим признаком своего авторитета. Меня и особенно Роберта он особенно раздражал своим чисто «бакланским» поведением и поэтому я попросил Саню малость остудить его хулиганистую манеру поведения. Возвращаясь как то с прогулки, Саня пригласил потерявшего края румына в душ, где провел с ним сеанс силового воспитания. Процедура явно пошла на пользу беспредельщику, который вышел из душа эмоционально обновленно-подавленным. Правда войдя в камеру он стал, мечаясь между кроватями, выкрикивать: «Да кто он такой, что он может мне сделать? Кто его боится?» Монолог явно был направлен на молчащую публику, которая, кстати, перестала быть объектом нелицеприятных выходок вскоре притихшего румына.
Мы с Робертом были довольны результатом проведенной в душевой беседы .
Скоро Роберт, Вася и я поселились у Томаза. Камера была на особом положении и заслуга это целиком Томаза, который сумел обаять контролеров — полицейских («вертухаев») и привить им коррупцию. Примечательным было то, что у венгров полиция взяток не брала, боясь того, что если что то пойдет не так, то сами же взяткодатели донесут на их получателей. Деньги Томаз получал с иностранцев, за право «проживать» в «его» камере и пользоваться привилегиями этого «проживания», а именно: тем, что в камере никогда не проводился «шмон», подъем в семь утра, обитателей камеры не касался и каждый мог спать хоть до обеда, и наконец у Томаза имелась мобильная связь, которая в конце 90-х была не столь доступна как сегодня. Плюс ко всему прочему, Томаз наладил связи с поварами и «баландерами», которые таскали мясо, сухое молоко, колбасу и так далее, практически в неограниченных количествах.
Теперь можно и перечислить наших соседей: четыре словенца, австриец комбоджийского происхождения, двое сербов, араб — миллионер и поляк Роберт. Не платили за комфорт я, Вася, Мираб, два серба, остальные же платили по пять тысяч форентов в месяц, араб — десять. Итого у Томаза получалось платить полиции, а нам русско-говорящим покупать курево, кофе и продукты из магазина. В камере было три телевизора и Play station.
Кроме того, Томаз сделал всем желающим карты для «качалки». К концу срока я прилично подкачался. Кроме посещения спортзала, основным нашим общим развлечениембыла игра в шахматы, а , например не в карты или нарды. Играли все мы примерно на одном уровне. что делало данное времяпрепровождение, довольно интересным. Мы пили кофе, куря при том сигареты. Мы не играли, как говориться, «на интерес». Всем нам был важен сам процесс, который мы превратили в настоящий «вольный» ретуал, который нас и самих делал хоть чуточку на свободе. Вр время игры атмосфера в тюремной камере, если уместно такое определение, несколько возвышенной. Мы забывали всяческие распри и обиды и даже, по человечески любили друг друга. Даже проигрыши не омрачали общую атмосферу. Я считал данную ситуацию очень обнадёживающей.
По мере того, как знания русского языка Роберта обогащались, наши с ним беседы становились более глубокими. Конечно, мы не говорили с ним о постмодернизме и принципах постнеклассичесской научно-философской парадигмы, о которых тогда я и сам не знал. Но об этике и философском взгляде на политику речь заходила. Более всего мы говорили о человеческих отношениях. Роберт был хорошим учеником не только в языках, а я подошел к тому возрасту, что уже испытывал потребность передавать знания, которые к тому времени так же поднакопились. Знания необходимо передавать, иначе они и теряют смысл, да и просто теряются. Я пытался внушить Роберту альтруизм, но очевидно, для того чтобы стать им в эпикупейском смысле, необходимо быть сильным человеком. Согласно Эпикуру, необходимое природой богатство достижимо и ограниченно, но богатство же навеянное праздными мнениями, бесконечно.
Почему мы оба здесь? Да потому, что желали богатства сверх необходимого природой, но при этом следует учитывать и те обстоятельства, которые позволяли бы понять, где оно «то», что позволяло бы различать грань необходимого природой? Если ты сможешь нащупать эту грань, то очевидно не станешь в будущем попадать в заведения подобные тому, в котором в данный момент оказался. Отсутствие страданий не может стать удовольствием, если для тебя «страдания» не совсем понятны, что, они на самом деле такое есть. Тебе, в таком случае, постоянно будет казаться, что всегда найдется нечто, которое станет страданием, которое все время придется избегать и избегать, а это может привести к бесконечности. Сказать и поняв сделать то, что сказал я, есть главная проблема альтруизма. Это своего рода коннотация, когда непонятно соотношение смысла и имени, то есть понятия. В результате всех этих рассуждений мы не пришли к чему либо определенному и решили развеяться зайдя в «румынскую» камеру напротив. Мы были весьма удивлены тому, что на каждой из их тумбочек увидели висячие замки. Да, «не дай обворовать ближнего своего», как бы говорил каждый блестящий замок. Вот такой «альтруизм» в реальности. И где рассуждать о нем, разве в тюрьме, в которой просто таки россыпи альтруистов? Хотя рассуждать нигде и никогда не вредно.
Роберта освободили на пару месяцев раньше меня и он нашел, через жену брата, деньги для того чтобы я добрался до Киева. В Киеве я договорился встретиться с одним человеком, с которым неделю провел в одной камере перед тем как меня выпустили.
Васю задержали на неделю на «зоне» по не выясненной причине.
Главное, что я вынес из этой поездки в отношении близости или отдалёности культур, так это идею о том, что не существует никакой любви или даже уважения между культурами, а есть только сугубо утилитарный коррелят, который выражен либо с точки зрения экономики, либо с позиции силы.
Вот такой мультикультурализм и столкновение культур в одном глобальном «человеческом флаконе».
Завьялов В. В.
